Самое чудовищное в русской “околотолстожурнальной” тусовке — то, что она до сих пор существует.
Публика эти журналы не читает, не выписывает, не знает. Всем понятно, что там нет ничего интересного.
А значит, денег пребывание в этой тусовке само по себе не приносит. Но какие-то гранты периодически выделяются. “Букер” долго давали деньги производители водки smirnoff, потом были средства лауреата премии журнал “Знамя”, начинающего публициста Михаила Ходорковского. В 2018 даже этих денег не стало, и “Русский Букер” просто не вручили.
Чтобы распределить эти негустые финансы, существуют жюри, где заседают заслуженные деятели, попавшие туда неясным способам (например, в жюри Национального Бестселлера были политик Хакамада и повар Лазерсон). По идее, они должны вручать премии новым и перспективным авторам, чтобы публика обратила внимание на ранее неизвестные таланты.
Результат, конечно, удручает. И причин несколько.
Во-первых, такая схема просто идеальна для развития коррупции. Член жюри премии А номинирует членов жюри премии Б, в надежде на взаимную услугу — это обычное дело. Вот так и выходит, что по идее лауреат “Национального бестселлера” должен проснуться знаменитым, — а в итоге её по два раза получают Дмитрий Быков и Юзефович, а на закуску её присуждают молодым и перспективным Пелевину (за поздний “ДПП(нн)”) и Проханову.
Но даже если эту коррупцию как-то искоренить, система всё равно останется порочной. По условиям премии номинант делит её с тем, кто номинирует — т.е. коррупция заложена прямо в правила.
Во-вторых, вполне нормальна ситуация, когда человека выдвигают на премию “по совокупности заслуг за годы творческого пути”. Так, кстати, выдаётся Нобелевская премия по литературе. Много раз номинировался, заседает во многих жюри и человек при этом хороший — можно и дать. Вообще, сам порядок выдвижения на Нобелевскую устроен может быть и честно, но криво и “номинация” мало что значит.
В первой половине 20 века кандидатов на “премию имени шведского керосинового фабриканта” выдвигали как попало. Например, Карел Чапек так и не получил — комитет обидела “клевета на возрождающуюся Германию” в “Войне с саламандрами” (1934).
Канетти получил Нобелевскую-1981 во многом за “Ослепление” (1935). При этом в 1935 Нобелевская премия по литературе не присуждалась — комитет заявил, что в этом году не вышло ни одной значительной книги. Видимо, за сорок с лишним лет они прозрели…
Теперешний порядок присуждения сложился только в середине XX века. Выглядит он так:
Есть некий список из раньше примерно 20, теперь примерно 200 авторов, которых комитет счёл значительными (список никто за пределами комитета не видел). Каждый год комитет вычёркивает из списка уже умерших авторов и дописывает (по неясному критерию) “значительных, но отсутствующих в списке”.
Т.е. человек, который попал в набор в возрасте 60 лет и умерший в 75 будет номинантом 15 лет подряд… и скорее всего ничего не получит, потому что вероятность выигрыша 1 к 200. Отсюда пошла легенда про “четырежды номинированного” Юкио Мисиму (в 1963 он попал в список, а в 1970 покончил с собой).
Далее из них формируется малый список из примерно 20 номинантов. Раньше формировали только его, и он выполнял роль списка 200. Далее шведские академики устраивают закрытое голосование и по его итогам один из 20 становится лауреатом. Тем не менее, четыре раза было так, что голоса разделялись и премию вручали двоим.
С середины 1960-х малый список не публикуется. Японцы уверены, что там есть Харуки Мураками, но он едва ли доживёт, даже с японским долголетием.
Есть и негласные правила — например, не принято давать двум гражданам одной страны два раза подряд. Так что в 1970 Мисима всё равно пролетал без шансов — в 1969 премию дали Кавабате, до следующего японца предстояло ждать много лет.
Единственный случай, когда Нобеля давали подряд гражданам одной страны — это датчане Карл Гьеллеруп и Хенрик Понтоппидан (вам знакомы эти имена?) в 1917.
Также должны различаться жанры. Поэзия, романы, рассказы, документалистика — никогда подряд.
Премия Алексиевич была настолько нелепой ещё и потому, что это был плотно забытый автор, который не переиздавался ни дома, ни за границей. Миллионные тиражи и первая номинация были в 1989, трудами официальной советской Raduga Publishing. Потом — долгое молчание и несколько переводов в конце 90-х. А потом фамилия Алексиевич 20 с лишним лет тупо висела в списке 200, пока комитет не решил, что пора бы дать и документалисту.
Нассим Талеб вспоминал об одном ливанском издательстве, которое выпускала многотомную серию лауреатов Нобелевской премии — от Сюлли-Прюдома (знаете, кто это? Не удивительно…) и дальше. Бизнес-план был прост — лауреаты заведомо писали неплохо, и их книги будут покупать просто за имя.
Но внезапно в Ливане началась гражданская война и стало не до книгоиздания. Во время очередного визита на историческую родину Талеб обнаружил роскошно изданные тома в подвале. Смотрел на корешки и пытался вспомнить — кто такие Габриэла Мистраль или Грация Деледда и что вообще они написали?
В-третьих, читатель обычно не знает премий и не доверяет им. Авторы, неизвестные до премии остаются после неё такими же неизвестными. Достаточно посмотреть на список лауреатов “Букера” или “Национального Бестселлера” — авторшу “Цветочного креста” не спасли никакие афедроны.
Орсон Скотт Кард замечает, что то же самое действует даже для престижнейших “Небьюлы” и “Хьюго”. Про номинацию или лауреатство пишут на обложке, но на продажи это влияет мало.
В-четвёртых, тексты, которые выдвигаются на современные премии обычно вовсе не предназначены для чтения. Темы работ-лауреатов удручающе напоминают темы гуманитарных исследований, какими они стали после введения грантовой системы. Когда смотришь на список кандидатов в лауреаты, становится ясно, почему они не читают даже друг друга. Это даже за деньги читать непросто, не говоря о покупке.
Невольно вспоминаешь того незадачливого приятеля Стивена Кинга, который мечтал напечататься в Story и несколько лет читал всё, что печатал этот рафинированный журнал. После многих лет чтения этот упорный приятель начал подозревать, что он единственный человек в Соединённых Штатах, который вообще способен на такой читательский подвиг.
И авторы, и члены жюри получают доход не от читателя, а от грантов и синекур. Отсюда нелепое зрелище типового финала любого “Букера” — несколько небедных пожилых мужчин сидят в питерском ресторане и проникновенно говорят о бедной российской литературной молодёжи. Разумеется, свои синекуры они никогда вам не отдадут.
В современном мире престиж премий и международных кинофестивалей стоит ниже престижа собачьих выставок. В принципе, ничто не мешает эскимосам организовать у себя в Нууке Международный Гренландский Кинофестиваль и вручать кандидату, который лучше заплатит, Золотого Моржа или Гарпун из Китовой Кости. И ничто не мешает вам вместе с вашей собакой организовать прямо у себя дома литературную премию в жанре постсверхреализма и торжественно высылать её сертификат по электронной почте.
Что же касается “признания со стороны сообщества” и “оценки творчества знатоками” — тут опять уместно вспомнить Орсона Скотта Карда. По большому счёту, одобрение от редактора означает, что ваша история понравилась одному человеку и ничего больше. А одобрение премией — что ваша история понравилась тем нескольким людям, которые сидят в жюри (если они вообще её прочитали)