…автор избирает историческую тему, как правило, эпоху, отмеченную трагизмом и свободой нравов. (Темницы времен Французской революции – особенно подходящий фон для действия: любовные истории соседствуют здесь с гильотиной; войны наполеоновской империи также годятся – тут победы над врагами чередуются с победами над женщинами; неплохой материал представляют и другие эпохи: Реставрация в Англии сопровождалась распущенностью, царствование Людовика XV или времена регентства знамениты Оленьим парком и ужинами в узком кругу, Вторая империя прославилась куртизанками.) Определив время действия, автор поселяет в книге столь же циничную и жестокую, сколь и неотразимую героиню и через каждые тридцать страниц укладывает эту обольстительную особу в постель с очередным любовником. Тираж в сто тысяч экземпляров обеспечен! Меняйте век каждые три тома.
Андре Моруа, “Письма незнакомке”
(Эта книга Моруа вышла в 1956 году. А уже в 1957 Анн и Серж Голон выпускают первый том серии про “Анжелику, маркизу ангелов”…)
Рассказывают, что некий принц, чтобы завершить свое образование, путешествовал по стране, которую должен был унаследовать. Был раньше такой обычай у королевских семей.
Однажды, подъезжая на постоялый двор, принц заметил мальчишку, который был как две капли воды похож на него самого.
Принц удивился и послал одного из слуг разузнать, не служила ли мать этого мальчишки при дворе. Юнец мог оказаться королевским бастардом.
— Матушка моя здешняя, она при дворе не служила,- горделиво ответил мальчишка,- А вот батюшка мой — служил!..
Довольно нагло для малоизвестного автора вроде меня браться за классификацию жанров с авторской точки зрения. Я рискую упустить главную деталь — как упустил её принц из этой истории.
С другой стороны — мои рассуждение основано на англоязычных лекциях Дина Уэсли Смита — очень уважаемого мной автора. Его опыту я доверю. От меня тут только разъяснения и комментарии.
Жанровая литература приятна тем, что читатель сходу знает, как его будут в этой раз развлекать. Но при этом есть немало фальшивых эстетов, которые считают жанровые книги несерьёзны и даже обзывают их «формульной литературой». Якобы в таких историях отсутствует оригинальность и художественная значимость, в них стандартные избитые характеры и ситуации, поэтому жанровые истории просто повторяют друг друга.
Попробуем ответить на это возражение.
Для начала — почти всё, что мы зовём сейчас классикой, было жанровой литературой своего времени. Пушкин писал светские повести, готические повести, исторические романы. Достоевский много взял у Сю и Диккенса. Толстой последовательно написал любовный роман, исторический роман, роман нравов и социальный роман. Единственный роман Чехова — детектив. И т.д. и т.п.
С другой стороны, давайте посмотрим, насколько строга формула того же детективного романа.
В детективной истории сначала появляется тайна, и главный герой берётся за её расследование. Расследование длится всю историю и в конце тайна раскрыта.
Разумеется, есть требования и к главному герою. Он должен быть умён, находчив и великолепно распутывать самые хитрые преступления.
Кажется, формула весьма жёсткая. Но давайте подумаем — а есть ли какие-либо ЕЩЁ требования к детективу?
И обнаружим, что их — нет.
Детектив не требует, чтобы преступление происходило именно в загадочном замке на вершине горы, или в мрачном дождливом мегаполисе, который погряз в криминале и коррупции. В пещерах каменного века и на борту космического корабля, в древних Микенах и недавней Москве — везде случаются таинственные происшествия и находятся люди, готовые их распутать. События детектива происходить в любом месте, лишь бы читателю там интересно было. И в древнем Египте (кто сказал “Месть Нофрет”?), и в древней Англии, и в Китае хватало загадочных происшествий и кто-то должен был их расследовать.
Теперь посмотрим на главного героя. Какие ещё к нему требования? Если подумать, то больше никаких.
Он не может быть глуп — иначе не раскроет дело. Но нет указаний, должен он быть мужчиной или женщиной, стариком или ребёнком, профессиональным сыщиком или человеком, который случайно оказался в центре опасного дела.
Возьмём знаменитых английских сыщиков. Много ли общего у Холмса, Пуаро, мисс Марпл, отца Брауна? Холмс — курит трубку и редкостный хам, Пуаро усат и изысканно вежлив. Мисс Марпл живёт в деревеньке, а отец Браун мотается по всему свету. Авторы сделали их такими живыми и колоритными, что нам хочется снова и снова читать про их приключения.
По другую сторону океана дело ведут суровые частные детективы в шляпах и плащах. Но решительный Сэм Спейд, ироничный Филип Марлоу, твердолобый Майк Хаммер, сентиментальный Лу Арчер, авантюрист Трэвис МакГи в гавайской рубашке, комичный лейтенант Коломбо — очень разные люди. Мы ни за что их не перепутаем.
Персонажи вестерна считаются крайне стандартизированными, не просто так их часто относят к stock characters. Но тем проще восприятие истории для зрителя.
В мире Дикого Запада каждый индеец — отважен и мудр (либо кровожаден и жесток), каждый ковбой — мужественный и в шляпе, каждый шериф уже слишком стар для этого дела, каждая учительница с Восточного Побережья — наивна, трогательна и не понимает местных обычаев (как будто ни разу в жизни не читала про жизнь на фронтире), а все конторские служащие железной дороги — коррумпированные бюрократы (исключением может быть только твой друг машинист Джо, потому что не сидит в конторе, а возит полезные грузы в Топеку и обратно).
Но все эти герои не обязательны. В вестерне может не быть ни одного индейца (как нет их в вестернах Тарантино).
И это вовсе не мешает иногда сдвигать эти правила, особенно для центральных персонажей. Как правило, главный герой вестерна — человек чести. Даже если он разбойник — то благородный разбойник. Но Туки, Блондинчик и Охотник за головами из “Хороший, плохой, злой” — совсем напротив, люди начисто лишённые чести. И это не плохой вестерн — это один из величайших вестернов (а для России и вовсе культовый).
Вождь индейцев из “Мэверика” — комбинатор и прохиндей, достойный помощник главного героя-шулера. Но это делает “Мэверик” ещё смешнее. На фоне вполне типичных персонажей мы постоянно невольно ждём — какую ещё аферу провернёт сейчас этот краснокожий?
(Хотя вот “Горбатая гора” оказалась неудачной историей. Всё-таки вестерн — это про мужество и выстрелы из кольта, а не про любовь)
Так где же здесь жёсткость? Совсем напротив, настоящая творческая свобода.
Напротив, в якобы “внеформульной” литературе автору приходится как-то объяснять, что такого важного в его истории, почему нам стоит её читать. Обычно ему это не удаётся, и лауреаты очередного “Букера” так и собирают пыль в районных библиотеках.
Как правило, банальность связана не с формульностью, а с требованиями редакторов. Например, советская литература 1930-1950-х годов вроде бы и не была формульной, но жёсткие требования издательств сделали её настолько шаблонной и скучной, что в наше время это невозможно читать даже тем великодержавникам, которые считают сталинскую эпоху вершиной в истории Советского Союза.
Непросто это было читать и современникам. Фадеев собирался в последнем (к счастью, так и не написанном) романе “Чёрная металлургия”: “Со всею яростью продраить […] виновников небрежного строительства жилых домов”. Интересно ли будет читать про такое тем, кто в этих домах живёт, маститого автора не волновало.
Достаточно заглянуть в прогремевшую в своё время статью Владимира Померанцева “Об искренности в литературе” (1953), чтобы убедиться — банальность запроса породила банальность предложения:
…У него разные фамилии, но их нельзя ни отличить, ни запомнить. Эти фамилии известны управдомам и ближайшим знакомым, но не читателям книг, сходных друг с другом, как стеариновые свечки или дверные замки. Читать их неинтересно и трудно, как трудно съедать каждый день неизменные борщ и котлеты в безлюбовно руководимой столовой.
Удручающе одинаковы эти вязкие книги! В них стереотипны герои, тематика, начала, концы. Не книги, а близнецы — достаточно прочитать их одну-две, чтобы знать облик третьей. Всюду в них равно знакомые плоскости. Можно подумать, что производил их не человек, а конвейер. Прочитав первую, останешься к ней равнодушен, но от третьей почувствуешь себя уже оскорбленным. Человек говорит о книге «моя», а я переспрашиваю: «Ваша? А что же в ней вашего?»…
Чуть раньше в той же статье автор указывает, что проблема советской литературы именно в неискренности, в подмене отношения автора избытком материала — “Неискренность — это не обязательно ложь. Неискренна и деланность вещи.”. Читатель остаётся равнодушен к борьбе за наибольшую производительность доменных печей вовсе не потому, что автор не разбирается в сталелитейном производстве — а потому, что желающий разобраться в сталелитейном производстве должен читать учебники, а не романы.
Как говорят пожилые японские фанаты, есть много сериалов про гигантских роботов, но Gundam — лучше всех, потому что он про интересных людей, которые пилотируют гигантских роботов.
Я пишу это для того, чтобы ваша история стала вашей — а не чьей-то ещё.
Мы будем говорить только про актуальные сегодня жанры. Так, вестерн к нам не завезли, у нас его мало читают и совсем не пишут. А исторический роман в наше время сошёл на нет и существует только в виде альтернативной истории с попаданцем.
Также мы не будем рассматривать готический роман, потому что примерно в 1960-е годы он вышел из моды. Ныне похожие темы развивает городское фэнтези.
Эти заметки написаны автором и для авторов. Едва ли читатель найдёт в них что-то полезное.
Если вы и так можете писать так же интересно, как Касслер или Паттерсон — то вам не стоит, пожалуй, читать эти заметки.
Какой из этих жанров лучше для начинающего автора?
Все жанры хороши. Кроме скучного.