Легендарный американский шоумен Финеас Барнум был настолько велик, что в эту статью, пожалуй, не поместится. Он действительно пахал на слонах, демонстрировал мумию русалки и любой талантливый карлик, попавший в его шоу, имел шанс стать гигантом. Когда журналисты приписали ему фразу “Каждую минуту где-то рождается ещё один простофиля”, он обезвредил её самым остроумным образом: заявил, что он такого не говорил, и очень об этом жалеет, потому что всегда так думал.
Но нам он интересен психологичесским эффектом, который назвали в чего честь: а именно, эффектом Барнума. Причём описал его психолог Бертрам Форер, а придумал называть в честь Барнума совсем другой психолог — Пол Э. Мил.
Это известное когнитивное искажение: в ситуации, когда человеку описывают какие-то особенности его личности, он склонен воспринимать это описание как очень точное, особенно если он уверен, что это описание — результат изучения каких-то непонятных ему факторов (научных или магических). И его не будет смущать, что это описание максимально абстрактно и в принципе, подходит почти любому человеку.
Вы сами можете легко проверить этот эффект на себе. Возьмите какое-нибудь издание с гороскопами (можно онлайн) и прочтите там прогноз для вашего знака. Он окажется удивительно точным! Как же астролог смог узнать так много о вашей жизни?
Но вот что ещё более удивительно: если вы прочтёте прогноз для любого другого знака, он тоже окажется удивительно точным!
Но и это ещё не всё! Если вы возьмёте любое древнее, ещё бумажное издание, хотя бы из 1990-х годов (главное, чтобы там были гороскопы), и посмотрите прогноз для своего (или не своего) знака: он тоже будет удивительно точным! Причём описывать будет именно вас и именно сегодня!
Впрочем, вот ваше описание, сделанное знаменитым психологом Форером. Не правда ли, доктор Форер попал в самую точку?
Вы очень нуждаетесь в том, чтобы другие люди любили и восхищались вами. Вы довольно самокритичны. У вас есть много скрытых возможностей, которые вы так и не использовали себе во благо. Хотя у вас есть некоторые личные слабости, вы в общем способны их нивелировать. Дисциплинированный и уверенный с виду, на самом деле вы склонны волноваться и чувствовать неуверенность. Временами вас охватывают серьёзные сомнения, приняли ли вы правильное решение или сделали ли правильный поступок. Вы предпочитаете некоторое разнообразие, рамки и ограничения вызывают у вас недовольство. Также вы гордитесь тем, что мыслите независимо; вы не принимаете чужих утверждений на веру без достаточных доказательств. Вы поняли, что быть слишком откровенным с другими людьми — не слишком мудро. Иногда вы экстравертны, приветливы и общительны, иногда же — интровертны, осторожны и сдержанны. Некоторые из ваших стремлений довольно нереалистичны. Одна из ваших главных жизненных целей — стабильность.
В принципе, ничто не мешает применить тот же метод и к населению целых государств.
Всем нам знаком щенячий восторг ксенопатриотизма — случай, когда вроде бы умный человек бездумно восхищается какой-нибудь страной, желательно далёкой. И даже переселение в страну мечты не способно его переубедить — потому что всё равно он живёт не в стране, а в таких фантазиях..
Прекрасное описание такого поведение находим у Оруэлла:
“Десять или двадцать лет назад формой национализма, которая более всего соответствовала сегодняшнему коммунизму, был политический католицизм. Свое самое выдающееся выражение он нашел в Г. К. Честертоне, хотя этот писатель представлял собой скорее экстремальный, чем типический случай. Честертон, писатель большого таланта, предпочел подавить как собственное здравомыслие, так и интеллектуальную честность ради пропаганды римской католической церкви. В последние двадцать лет жизни Честертон все свое творчество, в общем-то, обратил в бесконечное повторение одной и той же темы, которая, несмотря на всю вымученную искусность, была проста и скучна, как утверждение: «Великое есть Диана Эфесская». Каждая книга, которую он написал, каждый абзац, каждое предложение, каждый поворот сюжета в каждом рассказе, каждый фрагмент диалога — все в его произведениях было призвано безошибочно продемонстрировать превосходство католиков над протестантами или язычниками. Но Честертону мало было считать это превосходство только интеллектуальным или духовным, его необходимо было перевести в категории национального престижа и военной мощи, что и повлекло за собой дилетантскую идеализацию латиноязычных стран, и особенно Франции. Честертон недолго жил во Франции, и его описания ее как страны католических крестьян, беспрерывно поющих “Марсельезу” за стаканами красного вина, имеют примерно такое же отношение к реальности, как “Синдбад-Мореход” к повседневной жизни Багдада. В результате он не только колоссально переоценил французскую военную мощь (и до и после войны 1914-1918 годов Честертон считал, что Франция сама по себе сильнее Германии), но и вульгарно, глупо прославлял сам процесс войны. После военных стихов Честертона, таких, как «Липанто» или «Баллада Святой Барбары», «Атака легкой бригады» Киплинга читается как пацифистское произведение, — возможно, это самые безвкусные и напыщенные стихи на английском языке. Нельзя не сказать, что, если бы вся эта романтическая чепуха, которую он привычно писал о Франции и французской армии, была бы написана кем-нибудь о Британии и британской армии, Честертон первым бы все это высмеял. Во внутренней политике он был противником имперских амбиций, подлинным ненавистником ура-патриотизма и империализма и, в меру своих сил и возможностей, настоящим другом демократии. Стоило ему, однако, заговорить о международных делах, как он готов был пожертвовать своими принципами, даже не замечая этого. Так, его почти мистическая вера в преимущества демократии не помешала ему восхищаться Муссолини. Муссолини уничтожил представительное правительство и свободу печати, за которую у себя дома так упорно боролся Честертон, но Муссолини был итальянцем, он сделал Италию сильной, и это определяло все. Точно так же Честертон никогда ни словом не осуждал империализма и порабощения цветных рас, если это практиковали итальянцы или французы. Его чувство реальности, его литературный вкус и даже в какой-то мере мораль изменяли ему, как только затрагивались его националистические привязанности.”
Но там, где есть свет — неизбежна и тень.
Эффект Барнума принято иллюстрировать описаниями, составленными из всевозможных положительных качеств — но вполне возможно напротив, расписывать пороки и глупости, приписывая их другим, а (в приступе самоуничижения) и себе. Все мы наблюдали в жизни пороки и глупости, нам приятно думать, что мы ещё не полное ничтожество, что есть людишки и похуже нас. Немало пороков и глупостей мы наблюдали и в собственном исполнении — но разве не кажется иногда, что если мы в них сознаемся, то эта короста просто от нас отпадёт?
Как метко заметил Лотреамон, автор куда более талантливый: “Так вот, мелодии, которые певец исполнит перед вами, не новы, но то и ценно в них, что все надменные и злобные мысли моего героя каждый обнаружит в себе самом”.
Кюстин пишет «Россия — страна совершенно бесполезных формальностей» — и это кажется справедливым. Но если бы Сунь Ятсен написал, что «Китай — страна совершенно бесполезных формальностей», то это тоже показалось бы очень справедливым. А если бы Стендаль написал, что «Франция — страна совершенно бесполезных формальностей» — критики XX века рукоплескали этому социальному комментарию.
Водить публику за нос пословицами под видом озарений — испытанный приём.
Вообще, выражение очень часто начинает жить отдельно от автора и даже от имени автора. Выражение “Блески и нищета X” (с отсылкой к названию романа Бальзака “Блеск и нищета куртизанок”) есть только в русском языке. И точно так же только в русском языке женщины бывают “Бальзаковского возраста” — причём мало кто помнит, что роман, к которому это выражение отсылает, назывался “Тридцатилетняя женщина”.
И наоборот, выражение “потёмкинские деревни” появляется сначала в немецкой и французской публицистике 1840-х, а в русский проникает только в 1910—1920-х (https://cyberleninka.ru/article/n/potemkinskie-derevni-i-fasadnaya-imperiya/viewer)
Многие помнят, что Джеймс Джойс сказал “Моя родина, как свинья, жрёт своих сыновей” — и мало кто помнит, по какому поводу. “Дивная старая Англия. Да поразит тебя сифилис, старая сука” пишет Олдингтон в начале “Смерти Героя” — звучит особенно впечатляюще, потому что может быть сказано практически про любую страну и практически про любую эпоху.
Для большей наглядности я закончу разбор этого приёма совсем древней цитатой, обнаруженной среди фрагментов легендарного Руслана Хазарзара.
Марк Минуций Феликс (кон. II вв. н. э.) вывел в своём сочинении «Октавий» язычника Цецилия, который, среди прочего, пересказывает ужасные слухи, которые ходили о первых христианах: «Так как нечестие разливается скорее при помощи все более усиливающегося с каждым днем развращения нравов, то ужасные святилища этого нечестивого общества умножаются и наполняются по всему миру. Надо его совсем искоренить, уничтожить. Эти люди узнают друг друга по особенным тайным знакам и питают друг к другу любовь, не будучи даже между собою знакомы; везде между ними образуется какая-то как бы любовная связь, они называют друг друга без разбора братьями и сестрами для того, чтоб обыкновенное любодеяние чрез посредство священного имени сделать кровосмешением […]. Слыхано, что они, не знаю по какому нелепому убеждению, почитают голову самого низкого животного, голову осла… Другие говорят, что эти люди почитают половые органы своего предстоятеля и священника… Говорят также, что они почитают человека, наказанного за злодеяние страшным наказанием, и пагубное древо креста … Говорят, что посвящаемому в их общество предлагается младенец, который, чтобы обмануть неосторожных, покрыт мукóй, и тот, обманутый видом муки, получив предложение сделать невинные будто удары, наносит глубокие раны, которые умерщвляют младенца, и тогда — о нечестие! — присутствующие с жадностью пьют его кровь и разделяют между собой его члены» (M. Minucius Felix. Octavius.9).
Спустя 200 лет примерно то же самое напишет саламинский епископ Епифаний (307–403), но уже по отношению гностиков, которых обличитель ересей называет борборитами, в 26 главе своего “Панариона”: “Если же кто из них и предастся сеять извержением естественное создание, и женщина зачнет, то осмелимся сказать страшное для слуха. Ибо одновременно вытягивая эмбрион вниз, забирают зародыш этот для поедания в едином кругу и, собравши все свиное и собачье, смешивают мед, перец и другие ароматы и масти, дабы не стошнило их, и каждый приверженец имеет по персту от измученного младенца. И таким образом произведя людоедство, молятся наконец Богу и говорят, что не развлекаются от князя желания, но сгоняют грех брата. Вот, собственно говоря, каково это пасхальное пиршество.”
Чем-то примерно таким и угощал Кюстин доверчивую публику — а она лопала и просила ещё. Это тот самый случай, когда текст очень мало говорит о своей теме — и очень много об умственных способностях тех, кто ссылается на него, не читая.
И если уж заканчивать афоризмом, пусть этот будет Ренан: «Имеет силу лишь тот, кто ошибается вместе со всеми».